№3 Музей Корабля Дураков: Корабль Дураков Оскара Ласке

#Sólarhús_words #ShipOfFools_Museum

Австрийский художник Оскар Ласке (Oskar Laske) (родился 8 января 1874 года в Черновице, Украина, умер в 1951 в Вене).

Окончил Технический Университет в Вене и, чуть позже, Академию изящных искусств (где проходил обучение под началом Отто Вагнера).

Эти два опорных пункта его образования и определили на начальном этапе тематику творчества. Большей частью корпус его работ включает в себя архитектурные работы, городской пейзаж, живопись. Яркость и сочность красок во многом роднит его с Оскаром Кокошкой, хотя в истории красок Ласке ощущаются, в том числе, и его путешествия по Северной Африке.

Но есть произведение, стоящее особняком.

И, чтобы понять его полностью, нужно учитывать еще одну деталь в биографии Ласке.

Дело в том, что он был непосредственным участником боевых действий в годы Первой мировой войны. И этот фактор радикальным образом повлиял на его мировоззрение.

В 1923 году Оскар Ласке создаёт свою версию Корабля дураков. Это полотно во многом отразило общий ужас и осознание бессмысленности целей и жертв одной из самых беспощадных боен того времени. А равно — и сомнительного смысла праздной жизни в целом.

Да, в Корабле дураков очень многое наследует морализаторству средневековой культуры. Но, к большому сожалению, как показала история, семена пост-военной морали очень быстро дали совершенно иные, крайне уродливые всходы.

Корабль дураков Оскара Ласке - критика пороков цивилизации, грустная насмешка над наивными надеждами и жертвами прошлого и настоящего. Сцена напрасного Распятия Иисуса за грехи смертных, на смену которым пришли грехи несоизмеримо большие, соседствует со сценой столпотворения безработных у дверей биржи труда. Свадьба делит палубу с глобальным мордобоем. Служители христианских культов соседствуют с дьяволом во фраке. И среди всей этой пёстрой толпы бродит хрестоматийная, но неотвратимая, Смерть.

Фигуру шута заменяет фигура художника, не пишущего, но, скорее, протоколирующего эти пороки. Единственный, кому видно солнце, единственный, кто, находясь на возвышении, способен высмотреть горизонты и возможную землю. Но в собственном эгоцентризме, он слишком погружен в процесс писания, в протокол, в повседневность Корабля. А потому лишен потенциальной магии трикстера. Он не сможет быть проводником, но только лишь свидетелем, причем, не важно, собственного ли придуманного мира или светопреставления, творимого у подножия мачты. То есть художник также заключён в границы потерявшего управление корабля, и не более того.

Но, по крайне мере, "он увидел солнце".